Через полчаса Наталья посылается за водкой и закуской; Зайкин, напившись чаю и съевши целый
французский хлеб, уходит в спальню и ложится на постель, а Надежда Степановна и ее гости, шумя и смеясь, приступают к повторению ролей. Павел Матвеевич долго слышит гнусавое чтение Коромыслова и актерские возгласы Смеркалова… За чтением следует длинный разговор, прерываемый визгливым смехом Ольги Кирилловны. Смеркалов, на правах настоящего актера, с апломбом и жаром объясняет роли…
Неточные совпадения
Тошен свет,
Правды нет,
Жизнь тошна,
Боль сильна.
Пули немецкие,
Пули турецкие,
Пули
французские,
Палочки русские!
Тошен свет,
Хлеба нет,
Крова нет,
Смерти нет.
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик, любит его, — у него там полная чаша!
Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже
французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
В два часа и матушка и сестрица сидят в гостиной; последняя протянула ноги на стул: в руках у нее
французская книжка, на коленях — ломоть черного
хлеба. Изредка она взглядывает на матушку и старается угадать по ее лицу, не сделала ли она «распоряжения». Но на этот раз матушка промахнулась или, лучше сказать, просто не догадалась.
В час или выезжают, или ожидают визитов. В последнем случае сестра выходит в гостиную, держа в одной руке
французскую книжку, а в другой — ломоть черного
хлеба (завтрака в нашем доме не полагается), и садится, поджавши ноги, на диван. Она слегка нащипывает себе щеки, чтобы они казались румяными.
— Уверяю вас, генерал, что совсем не нахожу странным, что в двенадцатом году вы были в Москве и… конечно, вы можете сообщить… так же как и все бывшие. Один из наших автобиографов начинает свою книгу именно тем, что в двенадцатом году его, грудного ребенка, в Москве, кормили
хлебом французские солдаты.
В городе Уфе не было тогда так называемых
французских белых
хлебов — и каждую неделю, то есть каждую почту, щедро вознаграждаемый почтальон привозил из той же Казани по три белых
хлеба.
Огромный поднос с двадцатью пятью стаканами и корзина с обыкновенным
французским белым
хлебом, изрезанным на множество ломтей, вроде как в благородных мужских и женских пансионах для воспитанников, занимали конец стола.
Одним утром, когда у меня не оставалось уже
хлеба, я вошла в дом, занимаемый
французским генералом.
В одном углу комнаты, за небольшим столом, пили кофей трое
французских офицеров, заедая его порционным
хлебом, который принесли с собою.
Кончив разносить булки, я ложился спать, вечером работал в пекарне, чтоб к полуночи выпустить в магазин сдобное, — булочная помещалась около городского театра, и после спектакля публика заходила к нам истреблять горячие слойки. Затем шел месить тесто для весового
хлеба и
французских булок, а замесить руками пятнадцать-двадцать пудов — это не игрушка.
В «Трутне» (1770, стр. 43) помещено письмо одной барыни, которая, сделавшись модницей при помощи
французской мадамы, с отвращением вспоминает о том, что она прежде «только и знала, когда и как
хлеб сеют, капусту садят и пр., и не умела ни танцевать, ни одеваться».
К утреннему и вечернему чаю нам выдавали только по четвертушке пятикопеечной
французской булки, а там, если голоден, ешь черный
хлеб.
Не могу вспомнить, но, вероятно, по такому же точно случаю, как с чаем, Гуго Карлович прослыл непомерно страстным любителем
французской горчицы диафан, которую ему подавали решительно ко всякому блюду, и он, бедный, ел ее, даже намазывая прямо на
хлеб, как масло, и хвалил, что это очень вкусно и зверски ему нравится.